Когда я только начинала писать первые романы саги «Кусочки», то, конечно, не задумывалась ни о той аудитории, которой моё творение будет интересно, ни о его «болях и потребностях», как сегодня принято говорить в сфере маркетинга. Я просто рассказывала историю, которую рисовало воображение, которую диктовали герои, раскрывая свою суть, обнажая душу.

Моя глубочайшая уверенность – творчество создается для творения, а не для аудитории. Это процесс ради результата, работа ради идеи. И если ориентироваться на «потребителя», то будешь неискренен с самим собой и персонажами.

Но сегодня принято высчитывать свою «аудиторию». Когда я об этом задумалась, то сразу поняла, что моя сага — не для всех. Отнюдь не для всех. И тому есть ряд причин. 

Многослойность

Во-первых, в книгах не всё так просто, как может показаться на первый взгляд. За приключенческим сюжетом и авантюрами скрываются не только игры в судьбы определенной Эпохи, но и особенности английского менталитета, свойственного позднему Ренессансу (опачки, сейчас многие удивятся, считая, что я описываю Средневековье), помноженные на консервативный уклад жизненных традиций  Туманного Альбиона в целом и его судебной системы в частности.

Через все 8 книг красной нитью проходят две темы:

• невозможность отмены старых догм – Актов: «О престолонаследии» и «Ассоциаций», которые портят жизнь главным героям;
• утопическое  равенство и братство, впервые провозглашённые в легендах о рыцарях Круглого стола и получившие  своё максимальное развитие в утопии Томаса Мора.

Копнем каждую тему чуть глубже.

То, как поступают в сложившейся ситуации мои персонажи, вскрывает их суть, характеризует их личности. Но условия, в которых им приходится существовать, не вымышлены – это рамки суровой морали начала XVII столетия, когда за проступок в Англии в лучшем случае голову сносили с плеч, если в твоих жилах есть королевская кровь. А если её там нет, то наказание придумывали страшнее и суровее.

И все эти правила, нормы и законы вплетены в сюжет как одна из основных составляющих, которую, конечно, можно игнорировать, просто принимая на веру, что «вот так было делать нельзя», а можно вникнуть в неё и открыть для себя новый мир, так непохожий на наш, современный. Мир, когда жизнь ценилась меньше чести, верность трону считалась наивысшей благодетелью, но за свои принципы люди умели бороться самоотверженно и до конца…

Эта особенность консервативного английского сознания незыблема так же, как и иерархия титулов в классовом обществе — можно вникать, кто есть граф, кто герцог, а можно их не идентифицировать. Но автор, взявшийся за исторический срез определённой эпохи, эту иерархию соблюдать обязан.

Поэтому без духа времени и законов Эпохи сага была бы нежизнеспособна.

В литературе Англии особое место занимают утопист Томас Мор и драматург Вильям Шекспир, легенды и сказания о рыцарях короля Артура (которые кто только не писал), кельтские мотивы и народный эпос, прославляющий благородных разбойников Робина Гуда. Если вдуматься, то идея гуманизма, мира, равенства и братства, за которую в искаженном виде зацепились социалистические течения в конце XIX века, в консервативном английском обществе была провозглашена ещё в XVI столетии.

«Утопия» Томаса Мора описывает идеальное общество, которое базируется на высоком самосознании населения, выборности, старшинстве, терпимости к вере, трудолюбии и равенстве (ничего не напоминает?).

Эта идея так или иначе уже была обозначена в легендах о рыцарях Круглого стола, которые сидели рядом с королём на равных, вне зависимости от чинов и титулов. И именно эту идею английское общество вынашивало и развивало в дальнейшем. Но, игнорируя уверения Мора, что революционными методами к идеальному строю прийти нельзя, всё-таки выбрало путь оружия и насилия.

События моей саги приходятся на самый острый момент в политической истории Англии, когда на смену Тюдорам, символизирующим Английское Возрождение в его расцвете, приходят Стюарты, принесшие стране революцию… и крах. Благо, у англичан хватило ума вернуть всё на круги своя.

Позднее Возрождения в Англии характеризуется именно трагическим гуманизмом, воспетым Шекспиром, суть которого – борьба человека против строя всеми фибрами его души, сопротивлением воли и мысли. Когда нельзя изменить жизненный уклад, изменяются обстоятельства в ней, делающие жизнь героя сообразной его душе. При этом мысль о всеобщем благе должна оставаться непримирима с действительностью.

Пожалуй, мои герои, не желающие мириться с существующим положением вещей, не принимающие устоявшегося в королевстве порядка, являются наследниками этого литературного  течения. Да, победить полностью реальность невозможно – к такому выводу приходит и Шекспир. Поэтому не может быть хеппи-энда. Но необходимо создать условия для укрепления своей идеи и оставаться верным самому себе, если провозгласил хоть раз, что ты «за» равенство возможностей каждого человека от природы и комфортную среду для каждого.

И разве отряд лесных стражей и нереальная дружба наследницы с рыцарями не подтверждение тому? Не продолжение утопической идеи Мора?

Нетрадиционная идея

Во-вторых, основная мысль Хроник XVII века, центральная идея всей саги, в наши дни совершенно непопулярна. И не только потому, что она отвечает принципам другой Эпохи. Нет. Я даже не говорю о том, что сейчас «немодно» быть человеком чести, человеком слова, что «кидалово» и «халява» стали идолами не одного уже поколения.

XXI век привнёс в массы логику потребления. Люди хотят жить на всём готовеньком, не ударив палец о палец, по щучьему велению по моему хотению, так сказать. Даже тост у нас есть на эту тему: «Чтобы у тебя всё было и тебе ничего за это не было!»

Быть деятельным, отвечать за свои слова и поступки, вести за собой, гореть и не угасать, светя другим, думать о близком больше, чем о себе, держать данное слово и служить верой и правдой Отечеству – это понятия чуждые для современности. Так же, как догмы искренней любви и всепоглощающего доверия, чистой дружбы и взаимовыручки.

Все вышеназванное — те истинно общечеловеческие ценности, на которых базируется гуманное общество, отличаясь от животного мира. Без которых люди превращаются или в грядку с овощами, или в улей, жители которого делятся на трутней и пчел.

Без этих моральных догм общество проваливается в серое и мрачное Средневековье, когда «Бог был в отпуске», а ты-мне-я-тебешные отношения занимали первое место во всех кастах. Из этого мрака люди выбрались ближе к XV веку, когда снова оказались в чести культура и искусство, когда чувства друг к другу стали цениться не меньше, чем вера в Создателя, а человеческая жизнь сама по себе снова обрела цену. Люди стали задумываться о том, что они имеют право на счастье здесь и сейчас, в земном мире, а не когда-то потом, после обещанного эфемерного спасения – уловка церковников, крайне удобная, чтобы отправлять крестоносцев мочить «еретиков», а женщин заставлять безропотно готовить саван во время беременности.

Расцветом Эпохи доблести и чести недаром считается именно XVII век. А угасание Той Эпохи началось в начале века XX… Последней рыцарской войной справедливо считается русско-японская 1904-1905 г.г., а вот Первая мировая к таковым уже не относится. Оружие массового поражения изменило ментальность населения планеты. Научно-техническая революция принесла с собой новые ценности. И теперь миром правят даже не вера и золото, а Его Величество Гаджет.

Волевые герои

В-третьих, сами типажи моих персонажей вызовут и неоднозначную трактовку, и массовое непонимание современниками.

Но это неизбежно, потому что пирамидку Маслоу никто не отменял. Примитивные инстинкты и базовые потребности всегда будут интересовать массы, в то время как высшие культурные и духовные ценности привлекают единиц. А мои герои, на которых сконцентрировано внимание в повествовании, находятся на пике своего духовно-нравственного развития, что не может не раздражать современного массового читателя.

Из названных выше старых догм вытекают рефлексивное самосознание личности, её самоидентификация в любых жизненных обстоятельствах, умение владеть собой, наличие жёсткого внутреннего стержня, способность прощать и признавать проигрыши, оставаться собой и верным себе, что бы ни случилось. То есть всё то, что сегодня опять же не в чести у читателя, желудок которого, как говорил Лермонтов, испорчен сластями.

Современные люди не любят, когда рядом есть кто-то лучше, чем они. Свои недостатки в других больно режут нам глаз, а чужие достоинства уничтожают напрочь болезненное самолюбие.

Не любят сегодняшние читатели, когда вымышленные персонажи учат их, как лучше поступать, чтобы и самому не страдать и другим жить не мешать. Да и пусть не любят. Поведения и морали героев саги это не изменит. Тему и идею произведений не исказят — другой разговор, что понять их, уловить за авантюрным сюжетом суть каждой личности смогут единицы. Трагический гуманизм в XXI веке немоден.

Я не хочу сказать, что мои герои восходят к образцам классической русской или европейской литературы — вряд ли вы отыщете подобное в именитых художественных произведениях. Поэтому даже если они будут «учить» читателя старым догмам, то только новыми способами.

Они самобытны, потому что они мои, а не скалькированы с других образов и архетипов. Искать в стражах, Ирене или Анжелине прототипы среди современников – бесполезная трата времени, сил и фантазии. Нет их в нашем мире и быть не может. Они родом из другой эпохи. У них иные нравы, иное воспитание и иные жизненные взгляды.

Рефлексия

В-четвёртых, романы «Хроники XVII века», несмотря на кажущуюся внешне простоту и лёгкость, требуют от читателя высокой степени развития интеллекта. Потому что иначе не уловить смысла интриги и не разгадать душу героев. О том, чтобы провести параллели с английской литературой того времени – наследием Шекспира, Марло и Мора – речи у современников, конечно, не идёт. Кто у нас сегодня вспомнит хоть что-то, кроме балкона Джульетты в Италии и сакральной фразы  принца датского «Быть или не быть»?

Кроме того, не забываем о том, что сага – не стилизация под литературу трагического гуманизма, а современная проза, хоть и на историческую тему. Сама история здесь – и фон, и декорация, и художественная условность. А вот внутренний мир персонажей – это арена, где происходят жестокие психологические бои.

Персонажи постепенно раскрываются:

• сначала мы встречаемся с ними фронтально, узнаем только их внешность и привычки – в духе классического романтизма, здесь мы можем судить только о поступках;
• потом читателю раскрываются отдельные мысли главных героев, за счет чего можно проникнуть в мир чувств и оценить трагедию души каждого;
• и много позже мы прикасаемся уже к рефлексии и потоку сознания, когда минута реального времени может отобразиться страницей текста.

В текстах серии постепенно нарастает психологизм, достигающий своего апогея в финале второй части восьмой книги «Хроник XVII века».

Мои типажи – не страдающие эгоисты «онегины» или «печорины», не параноики, разрывающиеся между двумя полюсами («Тварь я дрожащая или право имеющий?»), не лишние люди и не представители потерянного поколения, не знающие, как жить дальше.

Нет. Мои герои прекрасно знают кто они, где и зачем. Пожалуй, этим знанием и твёрдой уверенностью в собственном «Я» они и будут раздражать современного читателя, неспособного даже к 40 годам определиться, а своим ли делом он занимается.

Другой разговор, что это отчётливое понимание своего места в мире (часто отнюдь не доброжелательном) может вступать в противоречие с внутренним миром персонажа и вызывать уже его личные, неразрешимые в том времени и в тех обстоятельствах, проблемы. И вот то, каким образом герой справляется с возникшими противоречиями, как мечется между долгом и чувствами, какое решение принимает, сохранив свою честь и не запятнав честь близких, как выпутывается из сложнейших обстоятельств, беря на себя ответственность, а не убегая от неё, схватившись за кинжал или рюмку с ядом — вот это мне крайне интересно.

И, разумеется, в таких условиях повествования не обойтись без конструктивной рефлексии персонажа, который просто обязан оценить сложившееся положение и проанализировать свои шансы на успех, выбрать из двух зол меньшее и закономерно прийти к определённому решению.

Выжить во враждебной среде – да не просто выжить, а сохранить своё достоинство – это ли не благородная цель настоящей Волевой Личности?

Проще всего сложить лапки и бездействовать, ожидая, когда за тебя всё решат. Или и вовсе уйти в мир иной от безысходности. Такое поведение слабых людей мы и в реальности каждый день видим. А персонажи саги – личности сильные, поэтому иллюстрируют обратное. Собственно, они доносят до читателя то, о чём я рассказываю в своей акмеологической школе «Рождение Феникса».

А принимать их или не принимать — дело сугубо индивидуальное.

Эффект бабочки

В-пятых, я уверена, что в жизни не бывает совпадений, и все случайности закономерны, поэтому термин «эффект бабочки», хоть и естественнонаучный, но к литературе вполне применимый.

В чём его суть?

Одно действие персонажа – пусть даже второстепенного или эпизодического – непременно вызовет соответствующую реакцию в дальнейшем. Поэтому ничто не появляется в книгах просто так.

• Детальные описания комнаты не только характеризуют их владельцев, но и пригодятся для последующих событий.
• Особенности внешности сыграют немаловажную роль в распознании старых тайн и идентификации человека.
• Упоминания людей уже погибших к моменту повествования, неоднократно будет привязано к событиям саги.

Иными словами как и положено: если в первом акте на стене висит ружье, то в третьем оно выстрелит.

Попытка прочтения сюжета по диагонали, опущение какого-либо момента приведёт к тому, что цельной картины мира, разумеется, не получится. Именно поэтому я смело говорю, что мои романы рассчитаны на внимательного и вдумчивого читателя. А таких очень мало. Пирамидка Маслоу в действии опять же.

Задача внимательно читать текст, параллельно анализируя и сравнивая, не из легких. Среди современной читающей публики отыщутся единицы, способные так подходить к тексту – в этом я отдаю себе отчёт.

Основной массе нужны только действия. Им не интересны метафоры и сравнения, аллюзии и реминисценции, вскрывающие проблематику и конфликт. Им наплевать на внутренний мир героя, потому что важнее представить себя-любимого на месте персонажей в описываемых событиях.  Им интересно только кто куда пошёл, с кем переспал и что поимел в итоге.

Эта публика не моя – 100%. Такие дальше «Нереальной дружбы» вряд ли уйдут. В «Весне в душе» уже появляются глобальные противоречия системы и человека, а это многим неинтересно. Такой читатель лоббирует только за образование пар и продолжение любовной линии, причём в самых невероятных её проявлениях.

Люди с поверхностным типом чтения, скушавшие лакомую часть многослойного пирога в виде авантюрного романа, которые схватывают только фабулу, запнутся уже на «Шоколадном дельце» – первом романе, который делится на части. Потому что в третьей книге дело принимает нешуточный оборот и герои сталкиваются уже не с привычными и ранее изученными противниками, а с новыми препятствиями и соблазнами, к чему их, как водится, не готовили. Рубежом становится как раз повествование первой и второй частей книги. В 3.2 («Княжна») нарастает драматизм, проявляется психологизм, а рамки реальности XVII века по-прежнему никто не отменял. Перекладывать современное сознание на героев из прошлого – дело неблагодарное и в моей саге уж точно не оправданное.

Следующий пласт отвалившихся читателей застрянет на четвёртой книге саги – «Новый сюрприз», запутавшись в титулах и родственных связях героев. Нежелание думать, а желание только отдыхать и развлекаться при прочтении книги, которая с романтического и сентиментального жанра переходит к дидактике и реализму, не найдёт отклика в душах такого читателя. И конечно, «не учите меня жить» тут тоже сыграет свою роль.

Начиная со «Всё сначала», роман становится истинно интеллектуальным, Здесь, чтобы успевать улавливать ход сюжета, нужно постоянно быть на чеку. Обилие новой информации в 5.1 («Три рандеву») способно сломать мозг неискушённому читателю. Но любители загадок и тайн, полагаю, будут с удовольствием купаться в дворцовых интригах Англии и сопереживать мечущимся меж молотом и наковальней героям. Кто пройдёт этот сложнейший этап, тот, полагаю, пройдёт и рубеж взросления вместе с сагой. Непростой станет для читателя вторая часть романа – 5.2 «Изгнанник». Теперь хроники обращены не к подростковому максимализму или юношеской пылкости. На первый план выступает взрослость с её проблемами. Тут уже героям не до игр – выжить бы и не сойти с ума от возложенной на плечи непомерной ответственности.

Очередная порция недовольных захлопнет произведение после трагических событий в шестой книге. «В поисках утраченного» окончательно развенчает миф ряда читателей о сказочной принцессе и идеальных рыцарях. Нет господа, у нас жизнь, реалии XVII века, Тридцатилетняя война. Кто перешагнёт рубеж 6.1 («На континенте»), тот узнает много интересного из 6.2 ( «Призраки прошлого»). Но как читатель воспримет события 6.3 – большой вопрос, ведь всё опять не соответствует сознания XXI века. Хотя названия третьей части и многообещающее – «На пороге новых дней».

«Свадьба» даст читателям возможность немного передохнуть, поскольку действие снова вернёт нас к балам, приёмам и романтическим приключениям (даже дуэли будут). Но всё это уже вовсе не в духе рыцарского романа Вальтера Скотта – тут правит бал зенит того трагического гуманизма, о котором я писала выше. А к главной интриге подключится новый персонаж, о котором с первой книги все только слышали, но никто его не видел. Седьмая книга на краткий миг даёт иллюзорную надежду на счастье… И даже позволяет пофантазировать на тему вариаций саги любителям фикрайта.

Тем читателям, что дойдёт до восьмой книги– «Хитросплетения», наверняка не раз захочется вернуться к ранее прочтённому, чтобы сверить показания. И, конечно, отыскать те самые взмахи крыльями бабочки, которые приведут к краху трона Тюдоров в итоге. Если вы одолеете 8.1 («Шах королеве»), то поймёте весь трагизм 8.2 («Честь по чести»). И только тогда сможете принять окончание истории, которое провозглашается в 8.3 – «Красный закат» – как единственно логичное и верное в рамках эпохи позднего Ренессанса.

Не раз вспомнятся дошедшему до эпилога внимательному читателю эпизоды и детали из «Нереальной дружбы», «Весны в душе» и «Шоколадного дельца», казавшиеся до этого незначительными. Детали, которые, словно спрятанные в канву повествования, не перетягивали на себя одеяло, но были в тексте всегда. И именно эти детали – доказательство действенности эффекта бабочки. Того, что одни события, происходившие в начале или до действий первого романа, вызвали закономерное следствие в виде событий финала саги.

Если подытожить всё вышеизложенное, то, как литературовед, я могла бы отнести своё произведение к жанру интеллектуального философского романа с элементами психологизма. Но боюсь, такая классификация отпугнёт многих, даже готовых к рефлексии персонажей, потому что сегодня интеллектуальный роман у многих почему-то ассоциируется с нечитабельным повествованием. Поэтому в магазинах романы отмечены как авантюрные и приключенческие исторические. Для начала – так…

Вот такие выводы. Коротко не получилось, зато досконально.