…Но как же мог я поступить иначе,
Хоть, впрочем, ясно мне действительно одно
Вы ненавидите меня до плача
И мне от этого смешно,
И мне от этого смешно...
Ваши глаза
Так сверкают желаньем мести...
Против и за
Ваша честь и мое бесчестье...
Как же давно
Размотали боги эту нить?
Только вино одно
Это велит забыть...

Строчки из песни Канцлера Ги «Вы ненавидите меня» одно время долго не выходили из моей головы, крутясь в памяти едва ли не ежедневно по 10 часов к ряду. В тот год шла к финалу работа над 3-й книгой саги, впору было подумать о мелочах и деталях книги 4-й. Уже тогда было понятно, что по настроению эта лирическая композиция (несмотря на то что она относится к двум мужчинам) отсылает меня к странным отношением французской протестантки и английского католика, между которыми пролегла непреодолимая пропасть. Но конкретики особой ещё не было.

И вот однажды, когда нужно было погрузиться в сюжет происшествия на корабле с Констанцией и Филиппом и дописать  флешбэк про них, перед моими глазами явственно  встала картинка последнего разговора антагонистов в замке Альбре:

– Я люблю Вас, чёрт возьми, – тихо произнёс мужчина, всё ещё держась за кровать. 
– Вы любите только себя, виконт, – возразила герцогиня. – И плотские утехи.
– Нет – Вас! Именно Вас! – повысил голос пленник, тыча в девушку пальцем. – Люблю и ненавижу! Ненавижу за то, что Вы мучаете меня, и люблю, потому что Вы лучшая… лучшая из всех, кого я встречал. Сильная и смелая, дикая и непокорная – настоящая Пантера. Как Ваше имя?
– А важно ли это? – не изменившимся тоном ответила Констанция. – Вы сегодня умрёте.
– Вы застрелите меня? Или прикажете изрубить на куски?
Д’Альбре покачала головой:
– Нет, я приготовила Вам более экзотическую смерть, которая заставит Ваш ум протрезветь. Подойдите к окну. 
– Это сложно... – признался сын Фицалана, но сделал несколько аккуратных шагов.
– Взгляните, – отступая, произнесла девушка.
Говард увидел, что в обычно пустующем днём вольере зверинца мечутся лев и две львицы. Жуткая догадка шевельнулась в его душе и вмиг заставила просветлеть разум.
– Вы что… хотите скормить меня этим тварям? – хрипло спросил Филипп.
– Им не давали пищу со дня нашего приезда, – сказала Констанция. – Я очень надеялась, что Вы смягчите свой приговор… И мне не придётся готовить Вам мученическую смерть.
– Но почему – так? Так жестоко? – вскинул на неё глаза Говард, понимая, что злость и досада перекрывают все иные чувства. Хмель медленно, но верно отходил.
Д’Альбре обратила на пленника взор, и виконт удивился, что в нём не осталось былой холодности. Дрожь пробежала по его телу и даже заставила всколыхнуться нежность.
– Быть может, именно так, через муки, Вы сможете вознестись на Небеса… Если Вы не желаете признавать ошибок здесь, на земле, не хотите раскаяться, то как ещё я могу Вам помочь?
– Полюбите меня… – тихо произнёс Филипп. – Я разве многого прошу?
– Вы просите невозможного, – ответила Констанция.
– Я Вам не безразличен, – возразил мужчина.
– Это так. Сложно оставаться равнодушной к такому негодяю, как Вы, – горько улыбнулась герцогиня. – Право, мне жаль. Но теперь, когда Вы знаете, что я собираюсь сделать с Вами, можете не играть – дайте волю своим чувствам. Я же вижу: Ваша страсть стала ненавистью… Ненавистью к женщине, которая Вас обыграла.
– Я принимаю проигрыш. Но оставляю за собой право держаться за жизнь до конца.
– Похвально.

Участь Говарда для Констанции была предрешена. На краткий миг даже автора такая жестокость поразила. Впрочем, всё это объясняется особенностью менталитета того времени и силой женской обиды.
Оставаться равнодушной к своему пленнику Констанция, действительно, не могла… 

Он убеждал её в слабости, о которой герцогиня и сама знала. Противостоять его страсти становилось всё тяжелее, но не видеть каждый вечер было уже невозможно… Разрываясь между рациональным и эмоциональным зверем внутри себя, Констанция повторяла пытку три вечера подряд. Пытку, после которой оба не могли долго уснуть.
Каждый раз она уходила, так и не заставив мужчину раскаяться.

Признаюсь, что сцены объяснений, допросов и истерик в замке Альбре писать было очень сложно с эмоциональной точки зрения, хотя все события, которые должны были быть отражены в этом большом флешбэке, к моменту написания мне были доподлинно известны, как и то, что последняя просьба Говарда останется неудовлетворённой.

Поставив точку после его утреннего побега, я облегчённо вздохнула. Поздняя пятница, тёмный вечер. Выходя из-за ПК, я чувствовала себя словно выжатый лимон, прекрасно понимая, что точно так же чувствовала себя и де Нанон после прощания с Говардом. 
Перечитывать историю Констанции и Филиппа не было сил. 

Поистине этих двух героев переполняли противоречивые чувства, которые с лихвой выплёскиваются со страниц романа на читателей. И пожалуй, спорить с тем, что герцогиня была в полушаге от страстной любви к представителю рода Норфолков, не будет никто… Но не те времена и не те обстоятельства, чтобы такой союз стал возможен хоть на миг.

Вы столь близки и это так опасно,
Но разум, верно, утонул в дурной крови...
Вы ненавидите меня так страстно,
В полшаге стоя от любви,

Не скрою, чтобы сделать реминисценцию более узнаваемой, я добавила в текст строчку о том, что в комнате стало холодно, и просьбу Констанции подкинуть в камин дров – эдакий поклон в сторону композиции, которая помогла настроиться на нужный лад. Для сюжета в целом, это, возможно, и мелочь. Но поклонники Канцлера Ги вполне могут узнать такие штришки в тексте романа и поймать соответствующее настроение, для чего вовсе не обязательно знать историю персонажей Веры Камши (которые стали вдохновителями Канцлера). Настроение, когда в смертельной схватке  сталкиваются интересы, когда два человека из вражеских лагерей оказываются рядом и на долю секунды каждый из них задает себе вопрос: а что будет, если я проявлю слабость?

Только ответ для Констанции очевиден. Поэтому её решение твёрдо: скормить Филиппа львам.